К ЮБИЛЕЮ ПИСАТЕЛЯ И ЖУРНАЛИСТА М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА

         «Русская публика знает М. Е.Салтыкова, как талантливаго сатирика, который… имел способность бегло схватить различныя неприглядныя явления русской жизни и передать их в поэтических образах. Но она не знает… что когда было нужно написать для журнала какую-нибудь экстренную публицистическую статью или рецензию… он брался и за это, и все подобныя статьи… были в своём роде шедевры… Михаил Евграфович по своему темпераменту и призванию был журналист в лучшем смысле этого слова…» – писал публицист Григорий Елисеев, воспоминания которого можно прочитать в сентябрьском номере журнала «Русское богатство» за 1893 год.

Выпускник Царскосельского лицея Салтыков-Щедрин некоторое время полагал, что государственную службу можно совмещать с писательской и журналистской деятельностью. Его карьера вначале складывалась благоприятно – чиновник особых поручений при Министерстве внутренних дел, рязанский вице-губернатор, вице-губернатор в Твери, председатель казённой палаты сначала в Пензе, затем в Туле… Однако за публикацию в печати статей и произведений Салтыкова-Щедрина от службы отстранили.

В 1868 году писатель стал соредактором Николая Некрасова в литературном журнале «Отечественные записки», а после его смерти в 1878 году – редактором. И за всё это время не было практически ни одного выпуска журнала, в котором не появлялись бы очерки, публицистические и критические статьи Салтыкова-Щедрина.

«Он теперь стоял непосредственно перед публикою и мог во всякое время говорить с ней о том, что считал необходимым в ту или другую минуту, – вспоминал Григорий Елисеев, – Другая немаловажная выгода новаго положения Салтыкова, что он, сделавшись редактором, получил возможность ближе познакомиться и сойтись как с сотрудниками журнала, так и вообще с рабочим литературным людом». Дело в том, что многие знали Салтыкова-Щедрина только по имени и сочинениям. Теперь, постоянно общаясь с авторами и сотрудниками, «…он с каждым днём более и более выяснялся своими личными качествами. <…> …М. Е. был откровенен и экспансивен до крайности, – продолжает Елисеев, – Впечатлительность натуры его была так велика, что каждое поразившее его явление заставляло его немедленно высказываться… <…> …оригинальная личность его сделалась известною во всех литературных кружках. <…> Одним словом: прежний бука с его суровым видом и сердитою речью сделался общим любимцем…».

«Работникам пера он помогал… тем, что вызволял их из беды довольно-таки большими авансами, – вспоминал сын писателя Константин в своих мемуарах об отце под названием «Интимный Щедрин», уникальном издании 1923 года, – другим, особенно же молодым, он помогал советами и, кроме того, не гнушался исправлением их литературных произведений. Некоторые из начинавших в то время, затем достигнувших в литературе и журналистике известности, писателей, очевидно, не раз помянули добрым словом сурового старика с седой бородой, своим участием давшего им возможности выйти в люди».

«Наиболее талантливые… шли в «Отечественные записки», несмотря на мою нелюдимость и отсутствие обворожительных манер, – писал Щедрин своему другу, критику Павлу Анненкову, – доверяли моему такту и смыслу и никто не роптал ежели я изменял и исправлял».

Лев Толстой высоко оценивал редакторскую и творческую деятельность Салтыкова-Щедрина. Так, ознакомившись с журналом, он написал в своём дневнике: «открыл целую новую литературу превосходную и искреннюю – в „Отечественных записках“».

Салтыков-Щедрин любил трудиться и от других требовал того же. Константин Щедрин вспоминал эпизод, как некий автор объяснял, что не может сдать в редакцию материал, потому как ему «не пишется»: «Этого быть не может, – резко перебил его попытки дальнейшего оправдания отец, – писателю стоит сесть за письменный стол, взять перо в руку и у него немедленно является перед глазами тема для письма… По крайней мере так всегда бывает со мной, – добавил он».

Салтыков-Щедрин «спешил передать обществу вовремя свою мысль. <…> Он писал, как ложилась сама мысль под перо. И если употреблял заботу, то не на то, чтобы одеть её в забористую фразу, а скорее на то, чтобы смягчить ея суровость и резкость, чтобы она могла благополучно пройти через Сциллу и Харибду русскаго печатного слова», – подчёркивал Григорий Елисеев.

Каковы были цензурные условия, при которых Салтыкову-Щедрину приходилось писать самому и редактировать «Отечественные Записки», видно из его писем. 20 февраля 1880 года Салтыков пишет Надежде Хвощинской-Зайончковской, одному из авторов журнала: «…книжка февральская выходила – и не вышла. Никогда ничего подобнаго не бывало, то есть такого разгрома. Целыя четыре статьи, по требованию цензуры, вырезаны, одна – исключена. Что в будущем месяце печатать – не знаю».

В апреле 1884 года «Отечественные записки» были запрещены. Своё состояние, вызванное закрытием журнала, Салтыков описал в сказке-элегии «Приключение с Крамольниковым», герой которой «однажды утром, проснувшись… совершенно явственно ощутил, что его нет. <…> Как будто перед ним захлопнулась какая-то дверь или завалило впереди дорогу, и ему некуда и незачем идти».

С болью Салтыков-Щедрин признавался: «…я лишён возможности ежемесячно беседовать с читателем. <…> Признаться сказать, едва ли не его одного я искренно и горячо любил, с ним одним не стеснялся. И, – не припишите это самомнению, – мне казалось, что эта отвлечённая персона тоже меня любит… <…> Теперь у меня и это отняли»

Прикованный болезнью к постели, Щедрин продолжал работать. Закончив «Пошехонскую старину», он приступил к циклу «Забытые слова». Литературовед Борис Папковский в книге «М. Е. Щедрин», вышедшей в серии «Гениальные люди великой русской нации» (1943), приводит фразу писателя, сказанную за несколько дней до смерти: «Были, знаете, слова, были слова: ну совесть, отечество, человечество… другие там ещё. А теперь потрудитесь-ка их поискать!.. надо же напомнить…»

Этот замысел оборвала смерть. 10 мая (28 апреля) 1889 года Салтыков-Щедрин скончался. В завещании сыну он писал: «Паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому».